Viva la vida!
Она родилась маленьким, нелепым сверточком, странным, некрасивым, но очень милым, беспомощным младенцем, радовавшимся каждому новому впечатлению. Она росла медленно, как будто не желая взрослеть, не желая уходить из своих детских грёз в этот жестокий мир.
Но однажды случилось то, что должно было случиться, рано или поздно, так или иначе. Маленький сверточек младенческой красоты и чистоты превратился в безобразную гусеницу, поражающую всех своим отвратительным видом, невзрачную в своем обличие. Но, несмотря на все эти метаморфозы, которые с ней произошли, она оставалась такой же, как раньше.
А какой она была там, внутри?
Внутри, где-то глубоко, там, куда не проникает солнечный свет и любопытный взор окружающего мира, жило настоящее чудо, что-то возвышенное и прекрасное. Там, внутри, расцветал прекрасный цветок, неувядающий, поражающий своей красотой. Этого никто не знал, никто не мог понять, что скрывается под невзрачной оболочкой.
Много раз ее пытались раздавить, изничтожить, но она любила рисковать, и из-за этого много раз бывала на волоске от смерти. Путешествуя по своему жизненному пути, она любила скользить по лезвию бритвы, наслаждаясь привлекательностью пропасти и остротой выбранного пути. Ей нравилось ощущение опасности, оно приводило ее в невыносимый экстаз, будоражило кровь. Ей было тяжело существовать без этого опасного чувства, ибо, пребывая в спокойном состоянии, она чувствовала собственную пустоту и ненужность.
Но всякий экстаз, полученный от страха, когда-то проходил, и ее охватывало явное чувство острой нехватки чего-то очень важного. Она никак не могла понять, чего же именно ей не хватает, и это приводило ее в отчаяние, она медленно но верно сходила с ума.
Сложно, очень сложно ей жилось, пока она не устала от своих непонятных и болезненных ощущений. Устала настолько, что остановилась, свернулась клубочком и уснула.
Она спала очень долго. Это был промежуток времени, который предшествовал каким-то глобальным переменам. Она не знала, что именно изменится в будущем, но осознавала, что перемены неотвратимы, а то, что случится в любом случае, нельзя подразделять на плохое и хорошее, - это будет заранее неверно.
Находясь в полном покое и смиренном ожидании грядущего, она начала потихоньку осмыслять свою жизнь, свои поступки, грезить о будущем, которое, несомненно, будет такое, о каком она всегда мечтала.
Ее мысли сплели вокруг гусеницы кокон из плотной белой нити. Он надежно скрывал ее от внешнего внимания, от чужих взоров и ненужных бесед до тех пор, пока гусеница не поймет, что ей нужно. Она пребывала в этом коконе и всё размышляла, размышляла, размышляла…
Одним прекрасным утром, когда первый солнечный луч отразился в каплях прозрачной росы на молодой траве, она проснулась. Она проснулась от осознания того, что поняла – ей все это время хотелось летать. Пробуждение было быстрым и прекрасным, оно доставляло удовольствие не только духовное, но и физическое, удовольствие можно было почувствовать в кристальной воде, в быстром ветре, в чистом и свежем воздухе...
Расправив крылья, она полетела.
После такого долгого забытья, после всех мук, которые она перенесла за свой пройденный жизненный путь, гусеница выбралась из кокона замкнутости и собственных мыслей прекрасной бабочкой. Она начала чувствовать всю красоту окружающего мира, и сердце ее рвалось из груди ко всему: к яркой траве, к солнечной теплоте и свету, к яростному дождю, к молодому ветру, к голубому небу…
Бабочка порхала от счастья. Только сейчас она могла сказать, что по-настоящему живет в первый раз за свое существование.
А потом она встретила его. Он был такой же бабочкой – веселой, сумасшедшей и неожиданной, как ветер. Им хватило лишь одного взгляда друг на друга, чтобы понять – они одинаковые, они пережили одни и те же муки жизни.
Произошло настоящее чудо, волшебство, которое случилось с ними обоими, и больше не стало ни ее, ни его, вместо этого родились Они – одно целое. Весь мир теперь был у них как на ладони, всё стало подвластно…
* * *
Они умерли вместе от передоза. Но если бы у них кто-то спросил, жалеют ли они о том, как прожили свою и жизнь, поменяли ли что-нибудь, если бы могли, ответ был бы однозначным – нет. Ведь долгая жизнь, которую и жизнью-то назвать нельзя, так просто – существование, им никогда не была нужна. И они жили, жили по-настоящему…
Но однажды случилось то, что должно было случиться, рано или поздно, так или иначе. Маленький сверточек младенческой красоты и чистоты превратился в безобразную гусеницу, поражающую всех своим отвратительным видом, невзрачную в своем обличие. Но, несмотря на все эти метаморфозы, которые с ней произошли, она оставалась такой же, как раньше.
А какой она была там, внутри?
Внутри, где-то глубоко, там, куда не проникает солнечный свет и любопытный взор окружающего мира, жило настоящее чудо, что-то возвышенное и прекрасное. Там, внутри, расцветал прекрасный цветок, неувядающий, поражающий своей красотой. Этого никто не знал, никто не мог понять, что скрывается под невзрачной оболочкой.
Много раз ее пытались раздавить, изничтожить, но она любила рисковать, и из-за этого много раз бывала на волоске от смерти. Путешествуя по своему жизненному пути, она любила скользить по лезвию бритвы, наслаждаясь привлекательностью пропасти и остротой выбранного пути. Ей нравилось ощущение опасности, оно приводило ее в невыносимый экстаз, будоражило кровь. Ей было тяжело существовать без этого опасного чувства, ибо, пребывая в спокойном состоянии, она чувствовала собственную пустоту и ненужность.
Но всякий экстаз, полученный от страха, когда-то проходил, и ее охватывало явное чувство острой нехватки чего-то очень важного. Она никак не могла понять, чего же именно ей не хватает, и это приводило ее в отчаяние, она медленно но верно сходила с ума.
Сложно, очень сложно ей жилось, пока она не устала от своих непонятных и болезненных ощущений. Устала настолько, что остановилась, свернулась клубочком и уснула.
Она спала очень долго. Это был промежуток времени, который предшествовал каким-то глобальным переменам. Она не знала, что именно изменится в будущем, но осознавала, что перемены неотвратимы, а то, что случится в любом случае, нельзя подразделять на плохое и хорошее, - это будет заранее неверно.
Находясь в полном покое и смиренном ожидании грядущего, она начала потихоньку осмыслять свою жизнь, свои поступки, грезить о будущем, которое, несомненно, будет такое, о каком она всегда мечтала.
Ее мысли сплели вокруг гусеницы кокон из плотной белой нити. Он надежно скрывал ее от внешнего внимания, от чужих взоров и ненужных бесед до тех пор, пока гусеница не поймет, что ей нужно. Она пребывала в этом коконе и всё размышляла, размышляла, размышляла…
Одним прекрасным утром, когда первый солнечный луч отразился в каплях прозрачной росы на молодой траве, она проснулась. Она проснулась от осознания того, что поняла – ей все это время хотелось летать. Пробуждение было быстрым и прекрасным, оно доставляло удовольствие не только духовное, но и физическое, удовольствие можно было почувствовать в кристальной воде, в быстром ветре, в чистом и свежем воздухе...
Расправив крылья, она полетела.
После такого долгого забытья, после всех мук, которые она перенесла за свой пройденный жизненный путь, гусеница выбралась из кокона замкнутости и собственных мыслей прекрасной бабочкой. Она начала чувствовать всю красоту окружающего мира, и сердце ее рвалось из груди ко всему: к яркой траве, к солнечной теплоте и свету, к яростному дождю, к молодому ветру, к голубому небу…
Бабочка порхала от счастья. Только сейчас она могла сказать, что по-настоящему живет в первый раз за свое существование.
А потом она встретила его. Он был такой же бабочкой – веселой, сумасшедшей и неожиданной, как ветер. Им хватило лишь одного взгляда друг на друга, чтобы понять – они одинаковые, они пережили одни и те же муки жизни.
Произошло настоящее чудо, волшебство, которое случилось с ними обоими, и больше не стало ни ее, ни его, вместо этого родились Они – одно целое. Весь мир теперь был у них как на ладони, всё стало подвластно…
* * *
Они умерли вместе от передоза. Но если бы у них кто-то спросил, жалеют ли они о том, как прожили свою и жизнь, поменяли ли что-нибудь, если бы могли, ответ был бы однозначным – нет. Ведь долгая жизнь, которую и жизнью-то назвать нельзя, так просто – существование, им никогда не была нужна. И они жили, жили по-настоящему…